Я стою в пустом выставочном зале и смотрю на картину. Издали все выглядело достаточно обычно: в деревянной рамке полотно, написанное акварелью, ниже табличка с именем художника и названием творения.
Сейчас, подойдя ближе, я смотрю и уже не замечаю ничего вокруг. Ничего, кроме того ужаса, которым наполнен ее сюжет. Я как будто слышу все, что там происходит: шелест ветра и стоны страдания, чувствую запах грудного молока и свежей влажной земли, пропитанной кровью. И смрад сапог немецких солдат, проклятых небом и землей, богом и дьяволом за то, что забрали души невинных.
Для меня это больно и невыносимо, поэтому пытаюсь отвести взгляд и натыкаюсь на ту самую табличку: «Николаев, сентябрь, 1941», Анатолий Финкель.
Понять сюжет можно, лишь обратившись к истории. Это — Холокост, величайшее преступление против всего человечества, совершенное солдатами фашистской Германии. Трагедия не обошла и семью талантливого художника: среди погибших были родственники его супруги. В память о них и появилось это полотно.
Собираюсь с духом и пытаюсь рассмотреть все детали картины: как печально склонились деревья вокруг оврага, будто скорбят по погубленным душам людей, а небо такое серое и тоскливое, кажется, сейчас прогремит тихим громом, заплачет дождем, смоет кровь, но почему-то молчит. Жутко…
Я не хочу и не могу больше смотреть. Хватит! Но закрываю глаза и как будто наяву вижу, как мать в последний раз прижимает к груди сыночка, как успокаивает его, гладя по кучерявой головке, и как умоляет убийц сохранить жизнь ни в чем не повинного дитя. Слышу детский плач, слышу молитвы. Я слышу выстрелы...
Шесть миллионов жертв, все знают эти цифры из уроков истории. Такое сложно даже представить. И в который раз хочется спросить — за что?
…Я стою в пустом выставочном зале и смотрю полными слез глазами на Николаев 1941 года.